Неточные совпадения
Когда ее взгляд встретился теперь с его
голубыми,
добрыми глазами, пристально смотревшими на нее, ей казалось, что он насквозь видит ее и понимает всё то нехорошее, что в ней делается.
Ее даже нельзя было назвать и хорошенькою, но зато
голубые глаза ее были такие ясные, и когда оживлялись они, выражение лица ее становилось такое
доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней.
Но явился сначала не человек, а страшной величины поднос, на котором было много всякого
добра: кулич и баранки, апельсины и яблоки, яйца, миндаль, изюм… а за подносом виднелась седая борода и
голубые глаза старосты из владимирской деревни моего отца.
Как бы ни была густа толпа,
глаз находил его тотчас; лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора, «чело, как череп голый», серо-голубые
глаза были печальны и с тем вместе имели что-то
доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически.
Наконец появился пан Бродский. Он сразу произвел на всех очень хорошее впечатление. Одет он был просто, но с каким-то особенным вкусом, дававшим впечатление порядочности. Лет ему было под тридцать. У него было открытое польское лицо,
голубые, очень
добрые глаза и широкая русая борода, слегка кудрявившаяся. Одним словом, он совсем не был похож на «частного письмоводителя», и мы, дети, сначала робели, боясь приступиться к такому солидному господину, с бородой, похожей на бороду гетмана Чарнецкого.
Подобралась дружная ватага: десятилетний сын нищей мордовки Санька Вяхирь, мальчик милый, нежный и всегда спокойно веселый; безродный Кострома, вихрастый, костлявый, с огромными черными
глазами, — он впоследствии, тринадцати лет, удавился в колонии малолетних преступников, куда попал за кражу пары
голубей; татарчонок Хаби, двенадцатилетний силач, простодушный и
добрый; тупоносый Язь, сын кладбищенского сторожа и могильщика, мальчик лет восьми, молчаливый, как рыба, страдавший «черной немочью», а самым старшим по возрасту был сын портнихи-вдовы Гришка Чурка, человек рассудительный, справедливый и страстный кулачный боец; все — люди с одной улицы.
Арто, услышав сзади себя разговор, повернулся и подбежал к людям. Его
голубые добрые глаза щурились от жары и глядели умильно, а высунутый длинный язык вздрагивал от частого дыхания.
То вдруг ему представляется русая головка его будущей жены, почему-то в слезах и в глубоком горе склоняющаяся к нему на плечо; то он видит
добрые,
голубые глаза Чуриса, с нежностью глядящие на единственного пузатого сынишку.
Лёжа на спине, мальчик смотрел в небо, не видя конца высоте его. Грусть и дрёма овладевали им, какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в небе, неуловимо
глазу, плавает кто-то огромный, прозрачно светлый, ласково греющий,
добрый и строгий и что он, мальчик, вместе с дедом и всею землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в
голубое сиянье, в чистоту и свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
Илье вспоминались
голубые сны товарища, и пред ним вставал образ Якова, тоже весь
голубой, лёгкий, прозрачный, с яркими и
добрыми, как звёзды,
глазами…
Её слова точно улыбались. Не решаясь посмотреть в лицо Ольги, Климков следил за её тенью на стене и рисовал на тени
голубые глаза, небольшой рот с бледными губами, лицо, немного усталое, мягкое и
доброе.
Он пришёл первым, подарил Маше
голубые бусы, Анфисе роговую гребёнку; они, довольные подарками, наперебой угощали его чаем и наливкой. Маша, красиво выгибая полную белую шею, заглядывала в лицо ему с
доброй улыбкой, и
глаза её мягко ласкали его сердце. Анфиса, разливая чай, спрашивала...
Княгиня представлена высокою стройною брюнеткой, с большими ясными
голубыми глазами, чистыми,
добрыми и необыкновенно умными.
В исполненных неизъяснимой любви
голубых глазах ее, устремленных на двух прелестных малюток, которые играли на ковре, разостланном у ее ног, можно было ясно прочесть все счастие
доброй матери и нежной супруги.
Юрий был так хорош!.. — именно таковые лица нравятся женщинам: что-то
доброе и вместе буйное, пылкость без упрямства, веселость без насмешки; — он не был напудрен по обычаю того века; длинные русые волосы вились вокруг шеи; и
голубые глаза не отражали свет, но, казалось, изливали его на всё, что им встречалось.
И это он, милый,
добрый, ласковый швейцар, у которого
голубые солдатские
глаза и ордена во всю грудь, сам, своими руками открывает страшную дверь, — открывает, потому что не знает ничего.
В нем не было ни одной черточки той детской наивности, которой он удивлял меня, и всё то простое, женственно мягкое, что так шло к его
голубым,
добрым глазам, — теперь потемневшим и суженным, — исчезло куда-то.
— А он вас очень занимает… — сказал Федор Федорович, плутовски прищурив свои
голубые и
добрые глаза.
— Есть и рубаха, высохла, я её на печи посушила, — говорит дочь, бросая ему серый комок тряпья, и озабоченно ставит на стол маленький жестяной самовар, кружки, кладёт хлеб, быстрая и бесшумная. Я снимаю сапоги, полные грязи и воды, смотрю на мужика — крепкий, лицо круглое, густо обросло рыжеватыми волосами,
глаза голубые, серьёзные и
добрые, а голову всё время держит набок.
Да и совестно было смеяться, глядя на его
голубые, лучистые
глаза, что искрились умом, горели
добром и сияли Божьею правдой…
Один остался в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат, в ушах трезвон, в
глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и,
глаз не спуская, стал глядеть в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный
голубь трепещет его сердце. «Не
добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
Громче и громче раздавалась хлыстовская песня. Закинув назад головы, разгоревшимися
глазами смотрели Божьи люди вверх на изображение святого духа. Поднятыми дрожащими руками они как будто манили к себе светозарного
голубя. С блаженным сделался припадок падучей, он грянулся оземь, лицо его исказилось судорогами, вокруг рта заклубилась пена.
Добрый знак для Божьих людей — скоро на него «накатило», значит, скоро и на весь собор накати́т дух святой.
Сам Жилинский взглянул было сердитыми
глазами на Дуню, подозревая насмешку, но, увидя крошечную девочку с
добрым кротким личиком, улыбающуюся ему милыми
голубыми глазенками, смягчился сразу.
Глафира послала ему десять рублей и внимательно в него всматривалась, когда он подошел ее благодарить; монах был человек как человек, с
добрым, красным лицом, веселыми
голубыми глазами и запахом вина и елея. Это несомненно был тот самый монах, которого она испугалась в час убийства.
Но вид у нее был величественный, покорявший сердца. Была она высока, крупна, дородна, имела двойной подбородок и правильные черты лица, ходила не торопясь, как царица на сцене, и сановитостью своею очень напоминала Екатерину Великую, императрицу. На это сходство не раз указывал покойный полковник и сам глубоко и мистически верил в него, считал за честь для дома; но стоило всякому поближе взглянуть в
добрые,
голубые и слишком ясные ее
глаза, чтобы сразу и наверное сказать: нет, — это не Екатерина Великая.
— Должно из них… Глянула я на него и индо похолодела вся, никогда допрежь такого красавца не видывала; русые кудри, из лица кровь с молоком, высокий, статный, а глазища
голубые так в душу мне и вперились… Зарделась я, чую, как кумач, и почуяла тоже, что посмотрела на него я тем взглядом, что доселе на
добрых молодцов не глядела… Да и он остановился как вкопанный и смотрит на меня,
глаз не спускаючи…
За чаем мы проболтали часа два. Я все занималась Капитолиной Николаевной, и мне было очень весело. Какая прелестнейшая женщина и, главное, какая вкусная! От нее как-то иначе пахнет, чем от нас всех. Вот уж баба без всякой хитрости. Стоит только посмотреть на ее большие
голубые иссера
глаза, и вы увидите, что она добрая-предобрая, любит своего Бориньку, а еще больше любит кутнуть; она и веселится, где только может. Я ей говорю...
Это был высокий, худой старик, всегда с чисто выбритым лицом и с открытым взглядом
добрых, честных,
голубых глаз, до старости не потерявших своего юношеского блеска.
Лицо его было чистое, белое, с розоватым оттенком, нос маленький и вздернутый, а под ним несоразмерно большой рот,
глаза светло-голубые, всегда соловые, кроме минут гнева, выражение лица
доброе и беспокойное…
Занятая делом определения сына и другими домашними и хозяйственными заботами, Ольга Николаевна поручила вывозить в московский «свет» свою дочь, Марью Валерьяновну — восемнадцатилетнюю красавицу-блондинку, с нежными цветом и чертами лица и с
добрыми, доверчивыми
голубыми глазами — жившей в доме Хвостовой своей троюродной сестре, Агнии Павловне Хрущевой.
Вот нахмурил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого
голубя сизокрылого, —
Да не поднял
глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником —
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово грозное, —
И очнулся тогда
добрый молодец.
Но толстенькая, кругленькая, миловидная невестка не смутилась и, тем же
добрым, умоляющим взглядом своих
голубых глаз продолжая смотреть на Михаила Ивановича, сказала, так же, и еще более, чем он, тяжело вздыхая...
Вахтер ушел и через несколько минут, отворив дверь, впустил в камеру сухого, невысокого старика, с густыми волосами и редкой седеющей козлиной бородкой, с
добрыми, усталыми
голубыми глазами.
На голых досках, под серым халатом, на краю нар, лежал тот самый старик раскольник, который семь лет тому назад приходил к Меженецкому расспрашивать о Светлогубе. Лицо старика, бледное, все ссохлось и сморщилось, волоса все были такие же густые, редкая бородка была совсем седая и торчала кверху.
Глаза голубые,
добрые и внимательные. Он лежал навзничь и, очевидно, был в жару: на мослаках щек был болезненный румянец.